Оливия уайлд интервью

Одна из главных кинопремьер этой осени - «Не волнуйся, солнышко», вторая режиссерская работа Оливии Уайлд. Перед премьерой 38-летняя актриса и режиссер стала героиней издания Variety. Для обложки она снялась в роскошном черном платье Elie Saab, а на интервью в ресторан, где люди сидели с жемчугом и в люксе, пришла в джинсах и кедах Converse и практически без макияжа (не считая ее главной фишки - черной подводки на веках). А еще неожиданно для редактора издания ее не сопровождала охрана. Простота - главное качество Уайлд, которая на сегодня считается одной из самых ярких звезд, живущих в Лондоне. Мы перевели ее самые яркие цитаты. 

О женщинах-режиссерах

Оливия давно считает себя феминисткой, поэтому, рассуждая о своем новом фильме, затронула эту тему. «Женщинам сложнее получить второй шанс на режиссуру, - отметила она. - В наше время будут скорее спонсировать второй кинопроект мужчины, чем женщины. Но мне повезло. Моя предыдущая картина не заработала миллиард долларов, так что мне дали еще один шанс. И сейчас я действительно чувствую, что заслужила право сказать, что я режиссер». 

О скандале с бывшем мужем

Также знаменитость рассказала свою версию скандала на фестивале CinemaCon, когда ей вручили судебные документы от бывшего мужа Джейсона Судейкиса прямо на сцене (в настоящее время бывшие супруги судятся за опеку над их детьми - 8-летним сыном Отисом и 5-летней дочери Дэйзи). Несмотря на то, что Судейкис говорит, что подобное не было им запланировано, Уайлд обвиняет его в обратном. 

«На любом другом рабочем месте подобное расценили бы как нападение. Это было очень обидно. Этого не должно было произойти. Произошло огромное нарушение безопасности, что действительно страшно... Мне жаль, что эта мерзость отвлекла от работы многих людей, студию, которую я представляю. Но я делаю свое дело, сбить меня не так уж просто. Знаете, самое печальное, что эта ситуация меня не удивила. То есть были причины, по которым я вышла из этих отношений», - заявила Оливия. 

«Единственные люди, которые пострадали в этой ситуации, - это мои дети, потому что им придется это увидеть, хотя им даже не стоило бы знать об этом, - продолжила она. -  Для меня это было ужасно, но жертвами стали 8- и 5-летние дети, и это действительно грустно. Я решила стать актрисой и по своей воле нахожусь в центре внимания. Но это не то, о чем просили мои дети. И когда их втягивают в подобное - это очень больно».

О новых отношениях 

В фильме Оливии «Не волнуйся, солнышко» главную роль сыграл 28-летний Гарри Стайлз. И потом Уайлд часто видели с ним вместе. 

«Я не собираюсь ничего говорить об этом, потому что я никогда не видела, чтобы отношениям пошла на пользу публичность, - сказала знаменитость. - Мы оба делаем все возможное, чтобы защитить наши отношения. Думаю, что это происходит из-за нашего опыта, но также и из-за глубокой любви».

О двойных стандартах

Интересно, что роман Оливии и Гарри понравился далеко не всем СМИ. Многие писали об их значительной разнице в возрасте, а еще упрекали Уайлд в том, что она, закрутив новые отношения, перестала быть с детьми.  

«Когда люди видят, что я не рядом с детьми, реакция всегда: "Да как она смеет". Я никогда не слышала, чтобы подобное сказали о мужчине. А если он со своим ребенком, то сразу становится чертовым героем», - прокомментировала она заголовки некоторых изданий.  

оливия уайлд интервью

Оливия Джейн Коберн (Уайлд — псевдоним, выбранный благодаря большой любви к творчеству Оскара Уайлда) родилась в семье журналиста Эндрю Коберна и продюсера одной из самых знаменитых американских телепередач «60 минут» Лесли Коберн. Девочка росла среди политиков, журналистов и актеров. Семья будущей актрисы часто меняла место жительства, родители постоянно находились в командировках, поэтому Оливия привыкла приспосабливаться к разным условиям в минимальные сроки. Подросшая Уайлд оказалась трудным подростком — она сбегала из дома и рано вышла замуж: в восемнадцать лет ее супругом стал двадцатишестилетний аристократ итальянского происхождения, режиссер Тао Располи. С тех пор Оливия начала сниматься в кино — помимо всем известной Тринадцатой в сериале «Доктор Хаус» на ее счету более девяноста ролей в фильмах и сериалах. Брак Уайлд и Располи просуществовал восемь лет и развалился — ни детей, ни настоящего счастья он супругам не принес. В заявлении о разводе в качестве причины расставания Оливия указала классические в Голливуде «непримиримые разногласия». Снова став свободной женщиной, в 2011 году Уайлд начала встречаться с американским комедиантом Джейсоном Судейкисом. В апреле 2014 года у пары появился сын Отис Александр. Некогда зарекавшаяся иметь детей актриса не стесняется прилюдно кормить грудью, все активнее борется за мир во всем мире и, конечно, продолжает сниматься в кино. 6 марта в российский прокат выходит триллер «Лазарус», где она сыграла одну из главных ролей.

Оливия, ты ощущаешь себя на тридцать один?
Оливия Уайлд: «Да. Раньше то, какой я казалась окружающим (особенно тем, кто знает меня лишь по фильмам и интервью), разительно отличалось от меня реальной. Например, ко мне постоянно подходили незнакомые женщины и говорили, что не задумываясь простили бы своим мужьям измену со мной. Я была в шоке — что на это отвечать?! Теперь стало проще — мой публичный образ гораздо ближе к моему самоощущению. Когда тебе нет тридцати, ты занимаешься карьерой, учишься зарабатывать деньги — в целом учишься всему. Сейчас я стала спокойнее — могу остановиться, оглянуться назад, понять, чем готова заниматься, а на что не решусь ни при каких обстоятельствах. Я знаю, что меня устраивает и чем хочу заниматься в будущем».

Как ты перенесла беременность?
Оливия: «Сначала я старалась скрывать живот под одеждой. Но в какой-то момент мне очень захотелось показать, что я — настоящая женщина, в таком интересном и счастливом положении. Наступил период гордости своим пузиком. А уж про выбор белья я вообще могла говорить постоянно — я со своим вечно нулевым размером вдруг оказалась в части магазина с бельем для пышногрудых девушек, что было очень приятно. В период беременности приходилось бороться с сухостью кожи, мазать ее жирными кремами. Зато после родов кожа стала отличной!»

А мироощущение изменилось?
Оливия: «Я стала добрее. Смотрела на окружающих и думала: а ведь ты, и вот ты тоже когда-то был малышом! И я впервые в жизни начала понимать молодых матерей, и вообще во мне появилась небывалая женская солидарность. А еще я стала чувствовать себя более красивой и нужной. Когда я смотрю на Отиса, не могу поверить, что это прекрасное, совершенное существо развивалось в моем теле. Это придает мне уверенности в себе. И мои приоритеты, конечно, изменились — теперь мне абсолютно все равно, что обо мне думают и говорят окружающие. Есть еще кое-что: я и раньше нередко забывала что-то сделать, а теперь у меня есть возможность сказать: „О, это все гормональное! Я поэтому ничего не помню…“ Пользуюсь моментом». (Смеется.)

Тебе не дают назойливых советов?
Оливия: «Дают. Особенно по поводу необходимости быть официально замужней женщиной. Я верю в брак, но и без документального подтверждения знаю, что Джейсон — мой муж. И наши отношения — совершенно… нормальные».

Но вы помолвлены — у тебя очень красивое кольцо.
Оливия: «Оно винтажное, сделано в 1921 году в Париже. Я больше о нем ничего не знаю, поэтому люблю фантазировать на тему того, кто его носил и какова его история. Этот изумруд не зеленый, а цвета морской волны. Джейсон, когда дарил кольцо, сказал, что этот камень ассоциируется у него с цветом моих глаз. Это было так приятно!»

То есть вашей свадьбы не стоит ждать?
Оливия: «Почему? Мы же помолвлены. Но даты свадьбы нет — пока на организацию бракосочетания просто не хватает времени. Мы и так семья — воспитываем вместе сына, нам хорошо вместе. Кажется, больше не существует четкого понятия „счастливая семья“. Но когда у нас дойдут руки до свадьбы, уверена, она будет очень веселой».

Какой он — Джейсон Судейкис — в реальной жизни?
Оливия: «Добрый, милый, очень домашний. Джейсон вырос в Канзасе, у него замечательная семья и потрясающие две сестры. Мне кажется, что мальчики, выросшие с сестрами, часто становятся хорошими мужьями. Он очень вдумчивый, внимательный, у него отличное чувство юмора. Он когда-то объяснил мне простую истину — чтобы решить проблему, надо смеяться. Высмеять неприятное. Это работает».

Вы соревнуетесь — у кого лучше чувство юмора?
Оливия: «Я прекрасно знаю, что у Джейсона оно лучше, и всегда будет лучше. (Смеется.) В целом Джейсон ужасно талантливый, а я его безмерно уважаю. И это выводит мою любовь на совершенно новый уровень. У каждого из нас за плечами развалившийся брак. Мы оба выучили урок — без принятия себя невозможно любить другого человека».

Ты жалеешь о прошлом браке? Считаешь его потерянным временем?

Оливия: «Нет, конечно. Я бы никогда не стала тем, кем стала, не будь у меня того опыта. Я росла благодаря своему первому мужу, мы менялись вместе. Теперь я гораздо мудрее, и я рада, что все произошло именно так, как произошло».

Где вы сейчас живете?

Оливия: «В основном в Нью-Йорке».

Ты замечательно выглядишь. Как приходила в форму?
Оливия: «Я стараюсь заниматься спортом… по возможности. Каждый день, конечно, не получается, но три-четыре раза в неделю это вполне реально. Будучи беременной, я делала гимнастику до девятого месяца. Перестала, когда живот не позволял выполнять упражнения без риска для малыша».

Наверное, Отис пинался и сопротивлялся?
Оливия: «Да, он много пинался — и у него уже сейчас отличное чувство ритма, наверное, благодаря тому внутриутробному опыту».

Малыш хорошо спит?
Оливия: «Он любопытный, и не могу сказать, что любит спать — ему интересно все, что происходит вокруг. Он для меня вообще во всем идеален, и у него отличный добродушный характер. А когда меня останавливают на улице и говорят: «Как там ваш Отис? Мой малыш в его возрасте спал всю ночь напролет!» — мне остается только процедить: «Он неплохо, спасибо».

Кстати, почему вы выбрали имя Отис?
Оливия: «Мы довольно долго не могли найти подходящий вариант, который нравится обоим. И тут я произнесла: „А может быть, Отис?“ — потому что я очень люблю Отиса Реддинга (соул-музыкант, популярный в 1960-е годы и трагически погибший в авиакатастрофе в возрасте двадцати шести лет. — Прим. ред.), и Джейсон сразу согласился».

Оливия, говорят, что у тебя какие-то особые отношения с едой. Расскажешь об этом?
Оливия: «Еда для меня — всегда приключение и путешествие. Я обожаю ее изучать. Когда пробую что-то новое — это как поездка в новую для меня страну. Настоящий дар природы, новые ощущения. Я не смогла бы сидеть на диете, отказаться от мяса, рыбы, сои, глютена, как это сейчас модно. Нет, конечно, у кого-то на эти компоненты аллергия, и это вовсе не желание потакать моде, поэтому я не собираюсь никого осуждать… но для меня приготовление еды — это всегда исследование и приключение, и я не хочу себя ограничивать, убирая какие-то продукты из рецепта».

При таком отношении к еде у тебя никогда не было проблем с весом?
Оливия: «В юности, когда я училась в школе-пансионе, я набрала лишних десять килограммов. Зато в двадцать лет незаметно для себя их потеряла — и была довольно тощей. Сейчас я понимаю, что это просто был такой возраст, быстрый обмен веществ. А в остальном, как все, наверное, — я чувствовала себя и толстой, и тощей, и страшной временами. Сейчас знаю, что набираю вес довольно быстро. А также понимаю, что мой вес в моих руках: если не влезаю в джинсы, могу сказать себе перед зеркалом: «В ближайшие две недели не нажимай на макароны, поняла?»

У тебя есть собственный стиль?
Оливия: «Он расслабленный. Я бы ни за что не смогла ходить везде на каблуках, как Ева Лонгория. Я немного… неряшлива, что ли? Мне всегда нравилось, как выглядят Боб Марли и Кит Ричардс. В юности я не брезговала магазинами „секонд-хэнд“: не могла представить себе, что за пару джинсов можно отдать больше двадцати долларов. Но, конечно, мне очень нравится, как выглядит та же Лонгория. Вообще мое правило: не знаешь, как поступить — бери пример с французов. Это касается и одежды, и всего остального. Франция — родина идеального минимализма».

Знаю, что ты активно занимаешься благотворительностью…
Оливия: «Даже в мои худшие юные годы возможность сделать доброе дело помогала мне эмоционально. Работая в киноиндустрии, очень сложно не стать эгоисткой, и шанс помочь менее удачливым людям позволял не терять связь с реальностью. Мои родители всегда боролись и продолжают бороться за то, чтобы мир стал добрее. Я в детстве была на Гаити и в конце 2000-х помогла основать фонд помощи бедным странам Artists for Peace and Justice. А после того как Гаити пережил страшное землетрясение в 2009 году, мы с Барбарой Берчфилд основали компанию Conscious Commerce. Решили использовать тот факт, что люди ежедневно делают покупки на полмиллиарда долларов. Мы стали убеждать их покупать те вещи, производители которых тратят весомую часть выручки на благотворительность».

С какими проблемами борется твой фонд?
Оливия: «С самыми тяжелыми — такими как детская проституция, которая, к сожалению, встречается в беднейших странах из поколения в поколение. Когда дочь рождается в семье юной матери, работающей на панели, у нее почти нет шансов избежать материнской судьбы. Мы построили в Калькутте бесплатную школу для девочек из неблагополучных семей, стараемся сделать жизнь в их кварталах наиболее безопасной, помогаем трудоустроиться матерям в бизнесах, не относящихся к теневой экономике, стараемся поддерживать семьи… Мы запустили сайт и онлайн-магазин вещей, деньги от продажи которых идут в помощь нищим людям беднейших стран. Осенью мы провели музыкальный фестиваль, попасть на который можно было, потратив деньги на благотворительность».

Ты довольна первыми результатами?
Оливия: «Конечно! У меня на глазах бетонная коробка превратилась в калькуттскую школу для тысячи учениц, у которых еще год назад не было шанса получить образование. Мне трудно поверить, что все это началось с простого желания помочь и стало реальностью!»

А что с основной работой — ты же не перестала сниматься?
Оливия: «Нет, у меня перед глазами пример моей мамы, которая всегда работала. Она никогда не давала себе пощады — так, когда она ждала моего брата, то на седьмом месяце беременности работала в охваченном войной Сомали… А будучи беременной мной, оказалась на борту самолета, в котором (по версии разведки) находилась бомба и готовился теракт. Дело было на Ближнем Востоке. И мама спокойно рассуждает на эту тему: „Хорошо, что ты все-таки появилась на свет — ведь из-за бомбы мы могли бы не выжить!“ Так что я совершенно не намерена жертвовать своей вполне спокойной актерско-продюсерской карьерой».

Скоро в российский прокат выходит триллер «Лазарус», где ты играешь одну из главных ролей. Ты не первый раз снимаешься в триллерах. Наверное, по натуре ты очень смелая?
Оливия: «Как я уже говорила, родители постоянно прививали мне идею, что только личный опыт имеет смысл. Мол, если хочешь в чем-то разобраться — займись этим сама. И я всегда следовала этому совету. У нас дома все круглосуточно читали — обеденный стол всегда был завален книгами и газетами. Родители ежеминутно старались понять и выучить что-то новое: например, мама начала учить арабский, когда ей было хорошо за сорок. Так что я, наверное, все же смелая, раз с детства все проверяю на собственной шкуре».

Что для тебя значит успех?
Оливия: «Успех — это когда твоя мечта сбылась и продолжает сбываться».

Мария Хмеленко

Она говорит, что тут, в нью-йоркском Вильямсбурге, на улицах ее не узнают. Потому что, во-первых, она еще не звезда, а только более или менее известная актриса. А во-вторых, потому что здешняя публика «плюет с высокой колокольни на такие штуки». «Я жила здесь раньше. На углу Восьмой и Бедфорд. Район богемный, тут все более или менее артисты», — улыбается Уайлд.

Я же мысленно не соглашаюсь: а как узнать человека, который, как вудиалленовский Зелиг, принимает формы, необходимые в данной среде в данных обстоятельствах? Тот, кто видел, как выглядела Оливия Уайлд на церемонии вручения «Золотого глобуса» — платье со шлейфом, лицо с печатью неги, взгляд, исполненный тайны, — ни за что не узнает ее в этой… да просто готке, которая сидит рядом со мной. На ней черная кожаная куртка, и черные джинсы, и черный шарф, и с каштановых волос она стянула черную вязаную шапочку, и ее миндалевидные, странно длинные глаза заключены в густо-черный контур.

Да, мы сидим рядом — потому что мы в кафе, где окно — сама стена. А только вдоль окна здесь и можно сидеть — на барных стульях у высокой стойки, в рядок. Что не очень удобно для интервьюирования, конечно: так ведь почти не видно глаз собеседника. То есть было бы неудобно, если бы на месте Уайлд был кто-нибудь другой. Но она, успешно преодолевая фиксированность сиденья, ухитряется оказаться ко мне анфас, выражать мимикой чувства так, что и в профиль понятно, каковы они, и вообще полностью разрушить образ прекрасной ледяной девы, который составился в моей голове по совокупности ее ролей. В ней есть какое-то милое, парадоксальное несоответствие: между внешностью (прекрасной) и «самооформлением» (пренебрежительным); между холодной океанской прозрачностью глаз и теплотой низкого голоса, между ее звездностью и затрапезностью чисто нью-йоркского местечка, где она любит по старой памяти бывать и где мы встретились. И я решаю с него и начать — с парадокса Оливии Уайлд.

Даты

• 1984 Родилась в семье журналистов Эндрю и Лесли Кокберн.
• 2002 Брак с кинорежиссером Тао Располи.
• 2003 Берет псевдоним Уайлд в честь Оскара Уайлда. Первая звездная роль в сериале The O. C. («Одинокие сердца», телеканал FOX).
• 2007–2011 Тринадцатая в «Докторе Хаусе».
• 2010 «Трон: Наследие» Джозефа Косински.
• 2011 «Ковбои против пришельцев» Джона Фавро. Развод с Располи. «Как по маслу» Джима Филда Смита (в прокате с 12 апреля).
• 2012 7 (!) фильмов с ее участием готовятся к прокату.

Psychologies: Не секрет, что многие впервые услышали имя актрисы Оливии Уайлд, когда таблоиды с упоением начали писать о ваших страстных поцелуях с другой молодой актрисой в одном телесериале. Сам сериал было легко пропустить, но восторг, охвативший прессу, пропустить было уже невозможно. Потом в «Докторе Хаусе» вы оказались бисексуальной Тринадцатой. Никто не подозревал вас в би- или гомосексуальности в реальной жизни, но стало ясно, что вы стоите особняком, что в вас есть тайная сила. И экранная нетрадиционность — проекция этой силы и загадочности.

Оливия Уайлд: Вот уж спасибо… Но комментариев у меня, боюсь, нет. То есть я могу предположить, что во мне «не то». Понимаете, я абсолютный циник. Я смотрю на мир трезво, без иллюзий, я не надеюсь, не жду от судьбы подарков, не рассчитываю на ее помощь. Но при этом я и абсолютный романтик, потому что на сто процентов отдаюсь тому, что люблю — работе, вот этой сегодняшней роли, вот этой политической кампании, вот этому мужчине, вот этой подруге, вот этому супу, — я люблю готовить. Только романтик может отдавать всего себя, окончательно, не выставляя условий. И я думаю, две мои стороны — безыллюзорный цинизм и отчаянный романтизм — это и есть мое коварное «би». То, что вы называете загадкой, а я называю взрослостью. Мне пока кажется, что вырасти — значит понять, что самый верный путь к счастью — отдавать себя, а не грести под себя.

К своим 27 годам вы действительно многое успели: сыграли замечательные роли, стали знаменитостью, участвовали в серьезных политических и благотворительных кампаниях, попробовали себя в кинопродюсерстве. Замуж вы вышли в восемнадцать, немало лет прожили в браке, развелись…

«Я СМОТРЮ НА МИР БЕЗ ИЛЛЮЗИЙ, НЕ ЖДУ ОТ СУДЬБЫ ПОДАРКОВ, НЕ РАССЧИТЫВАЮ НА ЕЕ ПОМОЩЬ»

О. У.: Вы перечисляете, а мне, знаете, странно слушать. В смысле — как все это звучит в перечислении. Мне в голову никогда не приходило вот так подсчитывать свои жизненные поступки. Для меня это все одно, одна жизнь. Что такое мое кинопродюсерство? Я как продюсер сделала документальный фильм «Кинотеатр Города Солнца». О том, как в лагере беженцев, где нашли временную крышу над головой люди, оставшиеся бездомными после землетрясения на Гаити, человек решил открыть кинотеатр — в большой палатке, практически одним усилием воли! Когда во время одной из своих поездок на Гаити я узнала о нем, об этом человеке, я решила, что необходимо снять фильм. Фильм о его усилии, его воле и его опыте. Я выросла в семье журналистов, мои родители занимаются и документальным кино тоже. Мой бывший муж (Тао Располи. — Прим. ред.) — документалист с именем. Этот жанр с детства меня завораживал. Понимаете, герой документального кино ценен уже тем, что он есть, он действительно существует в физическом мире. А съемка в фильме придает его личному, индивидуальному опыту универсальное значение. Он становится образом. Физически существующий человек, из плоти и крови, становится метафорой бытия человека! И я не была тут продюсером — если, конечно, не считать сбора денег на фильм и организации съемок. Я была трансформатором. Я хотела показать миру этого человека, его волю, его страсть, его самоотверженность, его веру в то, что искусство может утешать и возвышать — даже на Гаити, потерпевшем катастрофу. И это была моя жизнь — в той же мере, что и мой муж, сестра, брат, родители, фильмы, в которых я снималась, кампания по сбору денег для гаитянских беженцев… Это все одно. И это не дела, которые я делала. Это жизнь, которую я жила.

Три ее любимых занятия

Прогулки с собакой

Дело даже не в том, что Пако белый, пушистый и умный, «поскольку из дворняг». И не в том, что по результатам конкурса он стал «лицом» — простите, «мордой» — компании по производству одежды Old Navy. Уайлд любит часами гулять со своей собакой, потому что «это время, когда я чувствую, что жизнь будто приостанавливается, когда я перестаю ощущать ее ход. Именно так, думаю, чувствует бытие мой Пако, да и вообще все животные, — как наполненное, физически ощутимое существование, цель которого — оно само. В этом смысле животные мудрее людей. Я вижу это по Пако».

Эссеистика

Три поколения семьи актрисы были журналистами: дедушки и бабушки, дяди и тети, не говоря уж о родителях Уайлд, сделавших блестящую карьеру на ТВ и в прессе. И сама она постоянно пишет — эссе для журналов, небольшие рассказы, дневники. «Вся моя писанина неизменно основана на реальных событиях — на том, что я видела, что подсмотрела украдкой, что разглядела за обычными действиями и поведением. Журналистика как профессия — это только следствие. Журналист — всякий, кто любит подмечать в мире необыкновенное и анализировать то, что увидел», — считает Уайлд.

Гражданская активность

«Это не занятие и не убеждение, но чувство, с которым живешь, — что должен помогать». Уже 10 лет она член благотворительного фонда Artists for Peace And Justice, который помогает беднякам Гаити. Также Оливия выступила переговорщиком между Коалицией работников Иммокали и компаниями по продаже продуктов питания. В результате владельцы небольших хозяйств, по преимуществу индейцы майя и эмигранты из Латинской Америки, обрели покупателей в лице ведущих американских компаний фастфуда.

Вы сочли нужным сделать фильм — и сделали его. По вашей логике, чтобы сделать что-то, достаточно этого захотеть? Не ведь бывает, когда не удается?

О. У.: Да ведь я ничего для себя особенного не хочу. А когда хочу — то не для себя, для дела. Для кого-то, кому действительно важно, чтобы мне удалось. И поэтому часто удается — природа содействует тем, кто не для себя старается, это правда. А кроме того, еще в детстве мама мне сказала, а я на всю жизнь запомнила: «Не верь тому, кто будет говорить тебе, что ты не можешь сделать то, что сделать хочешь». Можно сказать, это мой личный лозунг.

Все это касается и замужества в 18 лет? Отсюда решительность?

О. У.: Решительность человеку сообщает любовь — слышали о таком? Решительность возникает из ощущения, что альтернативы просто нет. Любовь — абсолют и стремится к окончательным решениям. Когда мы с Тао решили пожениться, у нас просто было такое чувство: никак иначе невозможно. Мы не можем просто жить вместе, просто пребывать в романе, в партнерстве. Мы должны быть семьей, должны быть связаны — нам уже не нужна свобода. Но Тао тогда все-таки разумно спросил моего папу, что тот думает о нашем решении. Папа вздохнул и сказал: «Да мы уже привыкли, что Оливия всегда идет своим путем».

То есть родители приняли ваш выбор?

О. У.: Папа у меня ирландец, настоящий, в США из Ирландии приехал, он знает, что такое ирландская необузданность! А мама… Я боялась, что она будет против, — все-таки мне было всего восемнадцать. Но она отреагировала, как всегда, своеобразно. Сказала: «Черт вас знает, а может, именно из этого-то дело и выйдет!» Она имела в виду, что даже безрассудные поступки, если они искренни, имеют смысл. Некий высший, не бытовой смысл.

Похоже, ваши родители — замечательные люди.

О. У.: Это правда. Редкие. Мама на пятом месяце беременности моим братом ездила в Сомали, где шла гражданская война. Она была телерепортером и считала, что это ее долг — сообщать миру о гражданской войне. Мне страшно это даже себе представить. Она на самом деле рисковала — собой, братом, жизнью. Но по-другому, видимо, не могла. Мои родители… Знаете, они действительно уважают свободу. Свободу решений в том числе. Свободу человека — и собственного ребенка тоже — быть таким, какой он есть. Так было всегда, в моем детстве тоже. Ребенком я была страшной фантазеркой, врушкой и бандиткой. А родители… нет, не ругали, а в чем-то даже поддерживали. Папа рассказывал, что чувствовал во мне такую несфокусированную, но отчаянно сильную энергию, что, как только я сказала, что хочу стать актрисой, лет в семь, он сразу воспринял эту новость с энтузиазмом. Актерство — способ направить эту энергию. Выход для моих фантазий. Ведь наедине с собой я разыгрывала невероятные сценки из придуманных мною же мини-спектаклей… Думаю, расти я в другой семье, меня бы, может, даже и лечили, лекарствами бы пичкали — от моих фантазий и неумения сосредоточиться на приоритетном. Мне повезло, что моими родителями были мои родители! И что вокруг всегда были такие люди. Тао такой же. Он позволял мне быть мной. Он не боялся сосуществовать с сильной женщиной. Мы были связаны и свободны одновременно. Это была свобода при признании прочности связи.

Но после восьми лет брака вы все же расстались. Почему?

О. У.: Мы поженились, потому что это было правильно, потому что это делало нас счастливыми. И поклялись друг другу, что расстанемся, как только один из нас ощущение счастья утратит. Знаете, я не верила и не верю утверждению, что над отношениями надо работать. Родители — а они женаты 35 лет — говорили мне: «В супружеской жизни бывают сбои, над отношениями надо работать». Но это просто не для меня. То, над чем надо работать… Это уже не свобода, не свободный выбор, не любовь. Это принуждение. А наши отношения и правда пришли к тому, что над ними стало нужно работать. И потому утратили непринужденность, богемную расхлябанность, которая делала их столь прекрасными. Когда-то в автобусе, который Тао оборудовал под дом на колесах и мобильную киностудию, мы колесили по стране. И это были лучшие годы — нас свела именно эта легкость любви, легкость на подъем, легкость естественной взаимной привязанности. Но потом жизнь начала складываться как-то серьезно — у нас обоих появились карьеры, «производственные» обязательства. Да, той увлекательной богемности в самих наших чувствах друг к другу уже не было. И мы решили расстаться. Потому что… стали друг для друга работой. Работой, а не жизнью.

Это был болезненный опыт?

О. У.: Я бы сказала, смиряющий. Сначала я все талдычила себе: «Провал! Провал! Не смогла. Не выстроила». Потом осознала, что все эти угрызения — следствие постоянной везучести, удач, которыми я обязана вовсе не себе. А сама я — обычный человек. Не идеал, и от меня не все зависит. И это ничего, что я кого-то разочаровываю: я же несовершенна, как и все. Но чувство неуверенности все же было. Я ощущала какую-то ватность под собой, неустойчивость. Наверное, потому что в обычной жизни мы не хотим признавать в себе слабость. Мы прячем ее от людей, бравируем силой. Если же жизнь ломается, ты становишься уязвимее. Если твой привычный мир резко трансформируется, ты становишься чувствительнее, тоньше. Посттравматическая нестабильность, как ни странно, на пользу нашей работе. Дэвид Шор, автор «Доктора Хауса», мне даже сказал тогда: «Оливия, разводитесь как можно чаще — вы никогда не играли так хорошо!»

Но что за ощущение может испытывать женщина, которая вышла замуж в 18 лет, а в 27 развелась? Вы никогда не были одни — как вы переживали это непривычное

О. У.: Довольно комично, если честно. Почувствовала себя взрослой — то есть имеющей право ходить на свидания. И появился один человек… В общем, я вижу себя человеком независимым, твердым, презирающим ревность. Но я люблю ясность. И вот при первой же встрече я задала этому человеку примерно 150 вопросов. Он отвечал, отвечал, а потом сказал: «Это, наверное, потому что вас воспитывали журналисты: вы хотите знать обо мне одни лишь факты!» Звучит, конечно, так себе. Но отчасти правда: я хочу много знать о человеке, который будет рядом. Причем с самого начала. А это, как я выяснила, не очень принято при первичных «брачных танцах». Да и вообще я много чего нового для себя в этой зоне выяснила. Оказывается, люди переписываются по мобильному о любви и своих отношениях. С особыми значками, которые что-то особое значат. В общем, в сфере свиданий и флирта я ощутила себя человеком, который восемь лет провел в коме, а теперь очнулся и открывает для себя мир, который так изменился за годы его отсутствия! За годы моего отсутствия.

А мне казалось, что вы могли открыть в себе соблазнительницу, обольстительницу.

О. У.: Но как же потом уважать человека, если он оказался в твоей жизни в бессознательном состоянии, под наркотиком обольщения? Я — за мир без наркотиков.

Вы не считаете, что обольщение — всего лишь реализация желания нравиться?

О. У.: Мне кажется, вы упрощаете. Знаете, я тут недавно стояла перед своим подъездом, на улице. Холодно было, но солнце припекало. И вот я стою и подставляю лицо солнцу… Мимо идет какая-то дама, лет семидесяти пяти. Лиловые солнцезащитные очки, седой перманент, свободные такие разноцветные одежды, думаю, она в прошлом хиппи. И вот она тормозит, берет меня за руку и сочувственно говорит с бруклинским акцентом: «Каблуки! Ужас! Ноги, наверное, отваливаются. Для кого ты их надела? Одевайся для себя! Не думай, что думают о тебе другие!» Отпускает руку и удаляется. Я сначала смеюсь, потом задумываюсь. Не о каблуках — мои ботинки Sergio Rossi, действительно с 10-сантиметровыми каблуками, прекрасны, они сами по себе победа. Я задумываюсь, почему я действительно их ношу и люблю. И прихожу к выводу: потому что чувствую себя… незавершенной. Потому что ноги мои коротковаты, потому что у моей сестры рост 185, а у меня — 170. В дни, когда мне надо чувствовать себя особенно уверенно, я прибавляю каблуками несколько сантиметров — поправляю природу и свои несколько сбитые пропорции. Дальше я думаю: выходит, я так привязана к физическим данным, что не могу быть уверена в себе, если не поправлю их каблуками? И говорю вслед ушедшей старой хиппи: «Я ношу каблуки, потому что они придают мне силы!»

Действительно, мы выглядим лучше всего, когда чувствуем себя уверенно!

«Я НЕ ИДЕАЛ, НЕ СОВЕРШЕНСТВО, КАК И ВСЕ МЫ. В ЭТОЙ ЖИЗНИ ОТ МЕНЯ НЕ ВСЕ ЗАВИСИТ»

О. У.: Меня никакие комплименты возлюбленного не заставят чувствовать себя увереннее, если я считаю, что я толще тюленя. Мы сами изводим себя ощущением незащищенности. Но ведь наша самооценка зависит от нас самих, а от нее — тот сигнал, который мы посылаем миру. А мир отвечает соответственно сигналу. Я ношу каблуки. Я делаю эпиляцию. И еще массу разных вещей, чтобы быть привлекательной для самой себя. И таким образом позволить всем остальным увидеть во мне привлекательность. Так что дело вовсе не в физике, а в том, чтобы найти способ примирить себя с собой. С той внутренней мной, из старших классов, которая по-прежнему чертовски не уверена в себе. Пусть это будут каблуки или тени, да что угодно. Они — лишь средство почувствовать себя стоящей внимания мира.

А без них не удается?

О. У.: От этих приспособлений можно будет отказаться, когда почувствуешь, что и без них ты равна себе. Уверена в себе. И уже будет не нужно никого обольщать, соблазнять. Вообще не нужно кокетничать. Превращать другого человека в инструмент твоего самоутверждения. Тебе самой не нужно — ты же знаешь, что можешь быть оценена по достоинству. Знаете, это правильное слово. Достоинство.

Выпуск нового номера издания Rolling Stone с Гарри Стайлсом наделал много шума в Сети. Сначала на коллег обрушилась волна возмущения в связи с выносом на обложку «новый король поп-музыки». Фанатов возмутило чересчур фривольное обращение с титулом, который десятилетиями принадлежит Майклу Джексону. «Гарри прекрасен, но почему бы не придумать для него новые регалии и оставить Майкла в покое?»

Следом оказалось, что содержание интервью не менее провокационное. В разговоре Гарри впервые рассказал о своем романе с Оливией Уайлд. Вокруг этой пары не умолкают обсуждения: и относительно разницы в возрасте, и разрушенного брака режиссерки. 

28-летний певец признался, что комментарии хейтеров в адрес его 38-летнего партнера «очевидно» не заставляют его «чувствовать себя хорошо». «Это очень сложно — быть рядом со мной. Это значит подписываться под первые строчки Твиттера и токсичные комментарии. Я бы не хотел причинять любящим людям такую боль», — с сожалением констатировал актер и музыкант. Герой отметил, что не выбирает публичные отношения и старается сохранить личную жизнь вдали от общественности. 

Уайлд также подключилась к разговору, парировав эти высказывания и назвав большинство поклонников Стайлса «глубоко любящими людьми» и «настоящими поборниками доброты». «Чего я не понимаю в жестокости, на которую вы ссылаетесь, так это того, что такой ядовитый негатив — это антитеза Гарри и всему, что он создает. Лично я не верю, что ненавистная энергия вообще определяет его фанатскую базу, — позитивно отметила она. — А вообще, когда ты по-настоящему счастлив, не имеет никакого значения, что о тебе думают незнакомые люди». 

Пара обнародовала свой роман в январе 2021 года. Они познакомились в прошлом году во время работы над фильмом «Не волнуйся, солнышко», премьера которого состоится в начале сентября на Венецианском кинофестивале.