Картина иван грозный убивает
Картина Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года», или, как сейчас принято называть эту картину, «Иван Грозный убивает своего сына» была написана в 1885 году, но и по сей день не оставляет зрителей равнодушными. Одни считают, что картина заставляет задуматься о природе власти, о тирании, другие всерьез полагают, что она оскорбляет патриотические чувства. Здесь собраны интересные материалы и факты о знаменитом творении Ильи Репина.
1. А сына-то Грозный не убивал!
Во времена, когда Репин писал свою картину, версия о том, что Иван Грозный убил своего сына в порыве гнева, не подвергалась сомнению — об этом рассказывалось в трудах практически всех русских историков, начиная с Карамзина.
Увидев в 1885 году в Санкт-Петербурге на выставке новую картину Ильи Репина «Иван Грозный и его сын Иван 16 ноября 1581 года», которая потом стала известна под упрощённым названием «Иван Грозный убивает своего сына», обер-прокурор Святейшего Синода и выдающийся русский мыслитель Константин Петрович Победоносцев был крайне возмущён её сюжетом, в котором вымысел выдавался за факт, и написал императору Александру III: «Нельзя назвать картину исторической, так как этот момент... чисто фантастический».
2. От чего же умер царевич?
Царевич Дмитрий сын Ивана Грозного (Икона)
Действительно, факт убийства царём Иоанном Васильевичем Грозным своего сына царевича Иоанна до недавнего времени казался бесспорным, ведь он нашёл отражение даже в школьных учебниках, как одно из свидетельств о якобы существовавшей жестокости Русского
Самодержавия.
И никто не задумывался, откуда попал этот факт в историческую литературу. Лишь митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн впервые опроверг эту клевету на царя в своей книге «Самодержавие Духа», где доказал, что царевич Иоанн умер от тяжёлой болезни и что в дошедших до нас исторических документах нет и намёка на сыноубийство.
Но что же сообщают документы? В Московском летописце за 7090 год (1581 г. – Н.Ш.) написано: «...преставися царевич Иоанн Иоаннович». Пискаревский летописец указывает более подробно: «...в 12 час нощи лета 7090 ноября в 17 день... преставление царевича Иоанна Иоанновича». В Новгородской четвёртой летописи говорится: «Того же (7090) году преставися царевич Иоанн Иоаннович на утрени в Слободе...» Морозовская летопись констатирует: «...не стало царевича Иоанна Иоанновича». Как видим, об убийстве ни слова. Что же касается фактов, свидетельствующих о смерти царевича Иоанна от отравления, то они вполне обоснованны. В.В. Манягин в книге «Вождь Воинствующей Церкви» (2003) пишет: «По поводу болезни можно сказать определённо – это было отравление сулемой. Смерть, вызванная ею, мучительна, а доза, вызывающая такой исход, не превышает 0,18 грамма».
3. Кто же это установил?
«В 1963 году в Архангельском соборе Московского Кремля, – пишет Манягин, – были вскрыты четыре гробницы: Иоанна Грозного, царевича Иоанна, царя Фёодора Иоанновича и полководца Скопина-Шуйского. При исследовании останков была проверена версия об отравлении царя Иоанна Грозного. Учёные обнаружили, что содержание мышьяка примерно одинаково во всех четырёх скелетах и не превышает нормы. Но в костях царя Иоанна и царевича Иоанна было обнаружено наличие ртути, намного превышающее допустимую норму.
Последовавшие достоверные исследования, медико-химические и медико-криминалистические экспертизы останков царевича показали, что в 32 раза превышено допустимое содержание ртути, в несколько раз мышьяка и свинца. С чем это было связано — неизвестно. К сожалению, череп царевича был в слишком плохом состоянии, чтобы определить, есть ли на нем следы травмы.
Некоторые историки пытались утверждать, что это вовсе не отравление, а последствие лечения сифилиса ртутными мазями. Однако исследования показали, что сифилитических изменений в останках царя и царевича не обнаружено. После того как в 1990-х годах провели исследование захоронений московских великих княгинь и цариц, был выявлен факт отравления той же сулемой матери Иоанна Васильевича, Елены Васильевны Глинской (умерла в 1538 году), и его первой жены Анастасии Романовой (умерла в 1560 году). Это свидетельствует о том, что царская семья на протяжении нескольких десятилетий была жертвой отравителей (см.: Коробов П. «Царская усыпальница». – «Независимая газета», 2000, 26 апреля).
Данные этих исследований позволили утверждать, что царевич Иоанн был отравлен (см. «Итоги», No 37(327), 2002, 17 сентября, с.38-39). Содержание яда в его останках во много раз превышает допустимую норму.
Таким образом, советская историческая наука опровергает версию об убийстве царём Иоанном Васильевичем своего сына».
4.Миф о сыноубийстве создан иностранцами
Кто же автор клеветы на Ивана Грозного? Имена этого сочинителя и его последователей известны. Их вымыслы – лишь звенья в цепи лживых измышлений о нашем прошлом. Митрополит Иоанн считал, что «решающее влияние на становление русоненавистнических убеждений «исторической науки» оказали свидетельства иностранцев». О том же говорил и выдающийся исследователь древности Сергей Парамонов в книге «Откуда ты, Русь?», которую он издал под псевдонимом Сергей Лесной: «Нашу историю писали немцы, которые вообще не знали или плохо знали русский язык».
Примером того являются лживая норманнская теория, миф о призвании варягов и прочие мифы. На то, что авторами трудов по русской истории являлись иноземцы, указывал и советский академик Б.А.Рыбаков. Он, в частности, писал: «Во времена бироновщины, когда отстаивать русское начало в чём бы то ни было оказалось очень трудно, в Петербурге, в среде приглашённых из немецких княжеств учёных, родилась идея заимствования государственности славянами у северогерманских племён.
Славяне IХ-Х веков были признаны «живущими звериньским образом» (выражение норманнистов), а строителями и создателями государства были объявлены северные разбойничьи отряды варягов-норманнов, нанимавшихся на службу к разным властителям и державших в страхе Северную Европу. Так, под пером Зигфрида Байера, Герарда Миллера и Августа Шлёцера родилась идея норманнизма, которую часто называют норманнской теорией, хотя вся сумма норманнистических высказываний за 2 столетия не даёт права на наименование норманнизма не только теорией, но даже гипотезой, так как здесь нет ни анализа источников, ни обзора всех известных фактов…»
Казалось бы, речь идёт об эпохе, не относящейся к теме. Но если не понимать стремление Запада исказить правду о нашем великом прошлом, трудно поверить и в то, что написанное об Иоанне Грозном иноземцами – обычная ложь. Можно привести тысячи примеров извращения истории нашего государства западными историками. Но особенно злостным нападкам подверглась эпоха Грозного.
«С «лёгкой руки» Карамзина стало признаком хорошего тона обильно мазать эту эпоху чёрной краской, – писал митрополит Иоанн. – Даже самые консервативные историки-марксисты считали своим долгом отдать дань русофобской риторике, говоря о «дикости», «свирепости», «невежестве», «терроре» как о само собой разумеющихся чертах эпохи». Причём доказательствами якобы имевших место ужасов той эпохи для историков явились не свидетельства очевидцев, не архивные данные, не показания придворных, записанные и сохранённые архивами, а клеветнические измышления западных посланников. Миф о сыноубийстве и другие лживые мифы были необходимы не только для того, чтобы выставить царя в глазах потомков кровожадным тираном, но и доказать западному миру, к тому времени «прославившемуся» ужасами инквизиции, что в России порядки не лучше.
«Начиная с Карамзина, – писал митрополит Иоанн, – русские историки воспроизводили в своих сочинениях всю ту мерзость и грязь, которыми обливали Россию заграничные «гости», и творческое «наследие» таких, как Штаден и Поссевин, долгое время воспринималось в качестве свидетельства о жизни и нравах русского Народа…»
То же самое говорит и А. Гулевич в книге «Царская власть и революция»: «Национальная история пишется обыкновенно друзьями. История России писалась её врагами».
5. Кто же автор клеветы на Иоанна Грозного?
Но кто же первый оклеветал одного из величайших русских самодержцев? Вот эти строки, которые сочинил Антоний Поссевин (папский шпион), подхватил Генрих Штаден (германский шпион) и процитировал слишком доверчивый (?) Карамзин: «Царевич, исполненный ревности благородной, пришел к отцу и требовал, чтобы он послал его с войском изгнать неприятеля, освободить Псков, восстановить честь России. Иоанн в волнении гнева закричал: «Мятежник! Ты вместе с боярами хочешь свергнуть меня с престола», – и поднял руку. Борис Годунов хотел удержать её: Царь дал ему несколько ран острым жезлом своим и сильно ударил им царевича в голову. Сей несчастный упал, обливаясь кровью!»
Монах-иезуит Антоний Поссевин приехал в Москву в 1581 году, чтобы послужить посредником в переговорах русского царя с польским королём Стефаном Баторием, вторгшимся в ходе Ливонской войны в русские земли. Будучи легатом папы Григория XIII, Поссевин надеялся с помощью иезуитов добиться уступок от Иоанна IV, пользуясь сложным внешнеполитическим положением Руси. Его целью было вовсе не примирение враждующих, а подчинение Русской Церкви папскому престолу... Католическая церковь, потеряв надежду сломить Русскую Державу и Русскую Церковь открыто, путём крестовых походов, и тайно, с помощью ересей, стремилась теперь добиться этого обманом, обещая Иоанну Грозному, в случае, если он предаст истинную веру, приобретение территорий, принадлежавших ранее Византии.
Антоний Поссевин
«Но надежды папы и старания Поссевина не увенчались успехом, – писал М.В. Толстой в «Истории Русской Церкви». – Иоанн Васильевич оказал всю природную гибкость ума своего, ловкость и благоразумие, которым и сам иезуит должен был отдать справедливость, отринул домогательства о позволении строить на Руси латинские церкви, отклонил споры о вере и соединении Церквей на основании правил Флорентийского собора и не увлёкся мечтательным обещанием приобретения всей империи Византийской, утраченной греками будто бы за отступление от Рима».
Флорентийская уния, иными словами, соглашение об объединении православной и католической церквей, была подписана в 1439 году во Флоренции. Эта уния явилась очередной попыткой Рима распространить католичество силой. В ответ на нее в 1448 году собор епископов в Москве объявил Русскую Церковь автокефальной, то есть независимой от константинопольского патриарха.
Комментируя М.В. Толстого, митрополит Иоанн писал: «Известный историк Русской Церкви мог бы добавить, что происки Рима в отношении России имеют многовековую историю, что провал миссии сделал Поссевина личным врагом царя, что само слово «иезуит», из-за бессовестности и беспринципности членов ордена, давно сделалось именем нарицательным, что сам легат приехал в Москву уже через несколько месяцев после смерти царевича и ни при каких обстоятельствах не мог быть свидетелем происшедшего».
Иоанн Васильевич ответил иезуиту твёрдо и грозно: «Ты говоришь, Антоний, что ваша вера римская – одна с греческою вера? И мы носим веру истинно христианскую, но не греческую. Греки нам не евангелие. У нас не греческая, а Русская вера». Миссия потерпела полный провал, и взбешённый Поссевин, по злобе своей, сочинил миф о том, что Иоанн Грозный в порыве гнева убил своего сына и наследника престола царевича Иоанна Иоанновича.
«Поссевин говорит, – пишет митрополит Иоанн, – что царь рассердился на свою невестку, жену царевича, и во время вспыхнувшей ссоры убил его. Нелепость версии (уже с момента возникновения) была так очевидна, что потребовалось «облагородить» рассказ, найти более «достоверный» повод и «мотив убийства». Так появилась другая сказка – о том, что царевич возглавил политическую оппозицию курсу отца на переговорах с Баторием о заключении мира и был убит царём по подозрению в причастности к боярскому заговору. Обе версии совершенно голословны и бездоказательны. На их достоверность невозможно найти и намёки во всей массе дошедших до нас документов и актов, относящихся к тому времени.
А вот сведения о «естественной» смерти царевича Ивана имеют под собой документальную основу. Ещё в 1570 году болезненный и благочестивый царевич, благоговейно страшась тягот предстоявшего ему царского служения, пожаловал в Кирилло-Белозерский монастырь огромный по тем временам вклад в тысячу рублей. Предпочитая мирской славе монашеский подвиг, он сопроводил вклад условием, чтобы «ино похочет постричися, царевича князя Ивана постригли за тот вклад, а если, по грехам, царевича не станет, то и поминати».
Косвенно свидетельствует о смерти Ивана не от удара посоха и то, что в «доработанной» версии о сыноубийстве смерть его последовала не мгновенно после «рокового удара», а через четыре дня, в Александровской слободе. Впоследствии стало ясно, почему царевич угасал четыре дня – это было вызвано отравлением сулемой.
Подхватил и развил версию о «сыноубийстве» и ещё один проходимец – немец Генрих Штаден, прибывший в Москву с задачами разведывательного характера. Штаден написал клеветнические записки, которые Карамзин посчитал за правдивые и которые были разоблачены советскими историками. К примеру, И.И. Полосин назвал их «повестью душегубства, разбоя, татьбы с поличным», причём отличающейся «неподражаемым цинизмом». По словам другого советского историка, С.Б. Веселовского, «они представляли собой бессвязный рассказ едва грамотного, необразованного и некультурного авантюриста, содержащий много хвастовства и лжи…»
Папские послы у Ивана Грозного». Картина М. В. Нестерова, 1884 год
Вернувшись в Германию, Штаден изложил проект завоевания Московии, предлагая уничтожить все церкви и монастыри, разгромить и упразднить православную веру, а затем превратить русских людей в рабов. Вот чьими данными пользовались многие русские историки, описывая в своих сочинениях эпоху Иоанна Грозного.
Русский философ Иван Александрович Ильин предупреждал, что «в мире есть народы, государства, правительства, церковные центры, закулисные организации и отдельные люди – враждебные России, особенно Православной России, тем более императорской и нерасчленённой России. Подобно тому, как есть «англофобы», «германофобы», «японофобы» – так мир изобилует «русофобами», врагами национальной России, обещающими себе от её крушения, унижения и ослабления всяческий успех... Поэтому, с кем бы мы ни говорили, к кому бы мы ни обращались, мы должны зорко и трезво измерять его мерилом его симпатий и намерений в отношении к единой, национальной России и не ждать: от завоевателя – спасения, от расчленителя – помощи, от религиозного совратителя – сочувствия и понимания, от погубителя – благожелательства, от клеветника – правды. Политика есть искусство узнавать и обезвреживать врага…»…
6. Казнь народовольцев, побудила Репина к написанию картины
Илья Репин Автопортрет
Из воспоминаний Репина известно, что мысль о картине зародилась у него в связи с мартовскими событиями 1881 года, а именно взрывом народовольцем И. И. Гриневицким бомбы, осколками которой был убит царь Александр II, а также последующей казнью народовольцев. В дальнейшем замысел развивался под влиянием симфонии Римского-Корсакова «Антар»:
«...Я был на концерте Римского-Корсакова. Исполнялась симфония „Антар“. Его музыкальная трилогия — любовь, власть и месть — так захватила меня, и мне неудержимо захотелось в живописи изобразить что-нибудь подобное по силе его музыке. Современные, только что затягивавшиеся жизненным чадом, тлели еще не остывшие кратеры... Какая-то кровавая полоса прошла через этот год, чувства были перегружены ужасами современности, но к ней страшно было подходить — несдобровать... Естественно было искать выхода наболевшему трагизму в истории... и я вспомнил о царе Иване».
7. Грозный был написан с настоящего тирана
Грозного Репин написал с известного передвижника Григория Григорьевича Мясоедова — в чертах царя легко узнается мясоедовский кривой нос, резко вылепленный череп с покатым лбом, крупные уши и впадины у висков.
И. Репин. Портрет Г.Г. Мясоедова. 1904 г.
Григорий Григорьевич был резким, сложным человеком, настоящим тираном. От его характера страдали и близкие, и друзья. Своего сына Ивана он долгие годы не признавал — внушал ему, что он приемыш, был с ним груб, а однажды после какой-то шалости мальчика так страшно на него разозлился, что чуть не убил, после чего маленького Ивана забрал в свою семью пейзажист Александр Киселев, ставший свидетелем этой сцены. Позже сам Мясоедов вспоминал: «Илья взял царя с меня, потому что ни у кого не было такого зверского выражения лица, как у меня...»
8. Натурщик царевича погиб в 33 года
Фигуру царевича Ивана Репин писал с Всеволода Гаршина, известного писателя, автора знаменитой «Лягушки-путешественницы». Лицо царевича получилось великолепно — на нем ясно видна печать смерти. В каком-то смысле эта работа оказалась провидческой. Спустя несколько лет после окончания работы над картиной Гаршин, с детства очень впечатлительный и страдавший нервным расстройством, покончил жизнь самоубийством, бросившись в лестничный пролет. Ему было всего 33 года. Кстати, Гаршин также послужил Репину моделью главного героя картины «Не ждали».
И. Репин. Портрет В.М. Гаршина. 1884 г.
9. Картина считалась антимонархической
После того как картина была представлена публике, многие усмотрели в ней подрыв монархических устоев государства. Обер-прокурор Синода Победоносцев в письме к Александру III указывал:
«Стали присылать мне с разных сторон письма, что на Передвижной выставке выставлена картина, оскорбляющая у многих правительственное чувство: „Иван Грозный с убиенным сыном“. Сегодня я видел эту картину и не мог смотреть на нее без отвращения... Какой мыслью задается художник, рассказывая во всей реальности именно такие моменты? И к чему тут Иван Грозный? Кроме тенденции известного рода, не приберешь другого мотива».
Через некоторое время власти в Москве по высочайшему указу запретили картину с указанием «не допускать для выставок и вообще не дозволять распространения ее в публике». Павел Третьяков, купивший картину, поначалу повесил ее в отдельной комнате и показывал только близким друзьям, а домашние и слуги всегда крестились, проходя мимо запертой двери. Однако, вскоре запрет был снят.
Интересно, что спустя более чем сто лет, в октябре 2013 года, группа историков и православных активистов, вдохновленных давним апологетом царя Ивана и сторонником его канонизации В.В. Бойко-Великим, обратилась к министру культуры РФ Владимиру Мединскому с просьбой убрать картину из Третьяковской галереи, заявив, что данное произведение оскорбляет патриотические чувства русских людей.
10. Первый в России случай музейного вандализма
16 января 1913 года картина пострадала от трёх ударов ножом, которые нанёс 29-летний иконописец, старообрядец, сын крупного мебельного фабриканта Абрам Балашов. Это был первый подобный случай в российском музее. Хранитель Третьяковской галереи Е. М. Хруслов, узнав о порче картины, бросился под поезд.
Повреждения картины. Фото 1913 г.
11. Репин не смог сам восстановить картину
После того как Балашов изрезал картину, художник Игорь Грабарь (будущий автор картины «Крестьяне-ходоки на приёме у В. И. Ленина»), служивший в те годы попечителем Третьяковской галереи, обратился к Репину. Тот тут же бросился спасать свое произведение и целиком переписал голову Грозного. Однако с момента написания картины прошло тридцать лет, и, очевидно, гений Репина (которому было уже почти семьдесят) уже начал угасать. По крайней мере, по воспоминаниям Грабаря, результат был далек от оригинала.
«Когда я вошел в комнату, где была заперта картина, я глазам своим не поверил: голова Грозного была совсем новая, свеженаписанная, сверху донизу в какой-то неприятной лиловой гамме, до ужаса не вязавшейся с остальной гаммой картины. Медлить было нельзя, краски могли к утру значительно затвердеть; я тут же сначала насухо, потом с керосином протер ватой все прописанные места, пока от утренней живописи не осталось и следа и полностью засияла живопись 1884 года».
Затем Грабарь с художником Д.Ф. Богословским, ничего не сказав Репину, в течение полугода старательно воссоздавали прежний вариант. Увидев результат, Репин ничего не сказал, — то ли не заметил, то ли сделал вид, что не заметил.
©
картина иван грозный убивает
Причина столь ажиотажного интереса зрителей заключалась в картине Репина. Громкие претензии критиков к ней подогревали интерес публики и тонули во множестве не поверхностных, сиюминутных суждений, а аналитических публикаций, авторы которых погружались в самую глубину мысли художника. «Ничего более сильного, страшно реального и смелого не создал Репин. По всей вероятности, картина эта сделается предметом разнообразных суждений, может быть, совсем противоположных. Найдут, что она ужасна, что она даже отвратительна, что нет драмы, нет художественной цели, нет художественного удовлетворения для зрителя. Она, наверно, вызовет такие отзывы, и это совершенно естественно, ибо почти всякая вещь, резко и смело выделяющаяся из общего уровня, вызывает борьбу мнений, споры и ссоры даже. Но никто не скажет, что Репин кого-нибудь повторяет, что картина бесталанна, что она не свидетельствует о росте художника, об искании им новых путей»,3 — спустя два дня после открытия выставки выражал своё мнение в обширной статье Алексей Суворин, крупный журналист, издатель одной из наиболее читаемых газет «Новое время».
6 июня 2022Искусство
В Третьяковской галерее открыли знаменитую картину Репина, которую реставрировали четыре года после очередного покушения. Рассказываем, почему с самого начала она вызывала такие бурные чувства — у обычных зрителей, представителей власти, художников, писателей, критиков
Автор Галина Ельшевская
На видео исландского художника Рагнара Кьяртанссона, показанном на выставке «В Москву! В Москву! В Москву» в ГЭС-2, музейные служители оттаскивают от работы Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года» злоумышленника, стремящегося уничтожить картину. Этим злоумышленником может быть Абрам Балашов, душевнобольной иконописец-старообрядец, осуществивший покушение в 1913 году, а может — Игорь Подпорин, безработный из Воронежа, попытавшийся сделать то же самое в 2018-м. И если первый кидался на картину с криком «Довольно крови!», то второй объяснял свой мотив более пространно и, так сказать, с идеологической стороны:
«Про эту картину я давно уже слышал. Даже Путин по телевизору говорил: то, что на ней, — неправда. И Иван Грозный же святой. В книгах написано. Очень меня возмутила картина этого Репина. Иностранцы же туда ходят, увидят такое — и что они про нашего русского царя подумают? И про нас? Это провокация против русского народа, чтобы к нам плохо относились».
Фактчек: 15 самых популярных легенд об Иване Грозном
Правда ли, что Иван Грозный был гомосексуалом, убил своего сына и покорил Сибирь
История картины Репина есть, по сути, история откликов на нее — от восторженных до критических и от критических до криминальных. И в этих откликах все время сталкиваются, а нередко и соединяются две позиции. С одной стороны, автора упрекают в искажении исторической правды (сыноубийство не доказано), и такие обвинения то и дело соскальзывают в претензии вполне сервильные — обвинения в клевете на власть и в неуважении к власти. В России 1880-х годов очевидно, что, как писал Иван Крамской, «исторической картиной… затрагивается животрепещущий интерес нашего времени» Письмо И. Н. Крамского П. О. Ковалевскому от 1 января 1885 года // Иван Николаевич Крамской. Письма, статьи. В 2 т. Т. 2. М., 1966.. С другой стороны, сомнения вызывает сам художественный строй композиции — и здесь тоже вопрос о правдоподобии (насколько вероятно, что царевич еще жив?) соединяется с вопросом более общего свойства: допустимо ли пугать публику подобным сюжетом, вдобавок столь экспрессивно трактованным?
Реакция властных инстанций однозначна: запретить показ. Обер-прокурор Святейшего синода Победоносцев пишет Александру III:
«Стали присылать мне с разных сторон письма с указанием на то, что на передвижной выставке картина, оскорбляющая у многих нравственное чувство: Иван Грозный с убитым сыном.
Сегодня я видел эту картину и не мог смотреть на нее без отвращения.
Удивительное ныне художество без малейших идеалов, только с чувством голого реализма и с тенденцией критики и обличения» К. П. Победоносцев и его корреспонденты. М., 1923..
По сути, тот же тезис об «оскорблении чувств» оказывается повторен в маргинальном документе 2013 года — адресованном в Министерство культуры и в Третьяковскую галерею письме группы «патриотически настроенных» православных граждан с требованием убрать из экспозиции полотно, содержащее «клевету на русский народ, на русское государство, на русских благочестивых царей и цариц». Адресаты письма 2013 года на него никак не отреагировали, а вот царь, посетив 13-ю передвижную выставку, согласился со своим ближайшим советником. В результате его вмешательства при переезде выставки из Петербурга в Москву картину из экспозиции убрали. Владелец, Павел Михайлович Третьяков, получил высочайшее предписание не выставлять ее в открытой для посетителей галерее. Журналу «Нива» запретили репродуцирование:
«…представляется неудобством напечатание в недорогом, имеющем 170 000 подписчиков, журнале такого снимка в том отношении, что этим как бы увековечивается все зверство, на которое способен был русский царь, хотя бы и отдаленного времени. Что же поучительного такая картина может дать юному читателю? Едва ли задача таких журналов, как „Нива“, — популяризировать идею о царском самосуде и зверской несдержанности» Цит. по: История создания картины «Иван Грозный и сын его Иван». Все, что вы хотели знать о Репине, но боялись спросить. Энциклопедия Репина..
Вместе с «Иваном Грозным» под запрет — опять же, по доносу Победоносцева — попал и «Христос и Пилат» («Что есть истина») Николая Ге, и, хотя запрет не продлился более трех месяцев, это был первый в России случай цензуры по отношению к изобразительному искусству.
Характерно, что в восторженных отзывах о картине в основном обнаруживалось безразличие к «статусу» изображенных лиц: Репина превозносили за выразительную персонализацию психологических коллизий «убийца — убитый» или «отец — сын». Первая коллизия — собственно, следующий из нее внятный нравственный призыв «не убий» — важна для Толстого:
«…молодец Репин, именно молодец. Тут что-то бодрое, сильное, смелое и попавшее в цель. У нас была геморроидальная, полоумная приживалка-старуха, а еще есть Карамазов-отец — и Иоанн ваш это для меня соединение этой приживалки и Карамазова, и он самый плюгавый и жалкий, жалкий убийца, какими они и должны быть, и правдивая смертная красота сына, — хорошо, очень хорошо… сказал вполне и ясно, и, кроме того, так мастерски, что не видать мастерства» Л. Н. Толстой. Собрание сочинений. В 20 т. Т. 17. М., 1965..
Вторая — для Крамского, соответствующим образом выстраивающего свои «экфрасисы»:
«Этот зверь отец, воющий от ужаса, и этот милый и дорогой сын, безропотно угасающий, этот глаз, этот поразительной привлекательности рот, это шумное дыхание, эти беспомощные руки! …В картине есть страшное, шумно выраженное отцовское горе, и его громкий крик, а в руках у него сын, сын, которого он убил, а он… вот уж не может повелевать зрачком, тяжело дышит, чувствуя горе отца, его ужас, крик и плач, он, как ребенок, хочет ему улыбнуться: „Ничего, дескать, папа, не бойся!“» Мастера искусства об искусстве: избранные отрывки из писем, дневников, речей и трактатов в 4 т. Т. 4. М.; Л., 1936..
Но и противники, и почитатели картины в равной мере не могут не учитывать контекст ее появления — террор, недавнее цареубийство, казнь народовольцев. Как писал Блок в поэме «Возмездие», «Победоносцев над Россией простер совиные крыла». И за невозможностью сказать об этом контексте впрямую (разве что глухо, как сам Репин — «чувства были переполнены ужасами современности» Цит. по: О. А. Лясковская. К истории создания картины И. Е. Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года» // Государственная Третьяковская галерея. Материалы и исследования. М., 1956.) фокус обсуждений композиции с очевидными евангельскими аллюзиями перемещается на прагматический уровень. Начинаются дебаты о количестве пролитой крови: способен ли царевич после такой кровопотери утешать, согласно словесной реконструкции Крамского, своего нечаянного убийцу? Никак не способен, говорит Суриков:
«Вон у Репина на „Иоанне Грозном“ сгусток крови — черный, липкий… Ведь это он только для страху. Она ведь широкой струей течет — и светлой. Это только через час она так застыть может» М. А. Волошин. Суриков. Л., 1985..
С тем же мнением в дискуссию вступают врачи: профессор Зернов утверждает, что при подобном ударе в висок крови вытекает совсем немного, и ему вторит в специальной лекции профессор Ланцерт (много позже искусствовед Игорь Грабарь объяснит разницу между кровью, написанной корпусно — то есть запекшейся — и написанной лессировочно, то есть свежей). А Крамской сбивчиво пытается дезавуировать эти медицинские соображения:
«Что за дело, что в картине на полу уже целая лужа крови на том месте, куда упал на пол сын виском, что за дело, что ее еще будет целый таз — обыкновенная вещь! Человек смертельно раненный, конечно, много ее потеряет, и это вовсе не действует на нервы!» Мастера искусства об искусстве: избранные отрывки из писем, дневников, речей и трактатов в 4 т. Т. 4. М.; Л., 1936.
Иной поворот в рассуждениях о крови обнаруживается в знаменитом докладе Максимилиана Волошина «О художественной ценности пострадавшей картины Репина», произнесенном в Политехническом музее 12 февраля 1913 года на диспуте и устроенном художниками «Бубнового валета» по случаю иконоборческой акции Абрама Балашова 16 января того же года. В своей речи И в предшествующей речи статье «О смысле катастрофы, постигшей картину Репина», опубликованной по свежему следу, 19 января, в газете «Утро России». Волошин не просто обвиняет художника (присутствовавшего на диспуте) в том, что тот своим «душераздирающим зрелищем» спровоцировал вандала, вызвав у него приступ душевной болезни, — он хочет разобраться в самой природе зрелища. И здесь его выводы очень любопытны.
Первое, что отмечено, — оперная условность композиции, например, в изображении глаз Иоанна. «Они неестественно расширены и круглы, как глаза хищной птицы; они светятся фосфорическим блеском. В жизни реальной такой выкат глаз возможен только у женщин, страдающих базедовой болезнью. Но в опере для изображения ужаса он возможен и у баса». О крови Волошин пишет: «Ее так много, как будто здесь зарезали барана. И хотя она только что пролита, она успела уже стать черной и запекшейся. Но раз мы знаем, что это не кровь, а „клюквенный сок“, текущий в таком количестве и такого цвета, как необходимо режиссеру для достижения совершенно определенного сценического эффекта, — то мы не будем слишком придирчивы к анатомической реальности».
По мнению Волошина, такой эффект внеположен собственно искусству, а живописный натурализм (в отличие от реализма) попросту опасен.
«Представьте себе, что вы случайно натыкаетесь на улице на один из тех обыденных фактов, которыми каждый день полны газеты: на человека, разрезанного поездом или раздавленного трамваем. В газетах этих случаев так много, что впечатлительность наша уже мало реагирует на эти статистические известия. Но наткнись мы на них на улице сами — они нас потрясут до глубины души. Иллюзия личной безопасности, на которой построена вся европейская культура, настолько отучила нас от зрелища крови и смерти, что, с одной стороны, сделала их для нас в десять раз ужаснее, а с другой — пробудила в глубине души тайное и стыдное любопытство».
Волошин полагает, что картина Репина как раз и удовлетворяет эту «жажду ужасного». Есть высокая позиция свидетеля несчастья («Стыдно жить, когда людей убивают… Стыдно наслаждаться искусством, когда есть неграмотные… Стыдно веселиться, когда люди умирают от голоду. Или, как у американца Торо: „В той стране, где существует рабство, — единственное почетное место для свободного гражданина — тюрьма“»), но читатель, «пробегающий отдел несчастных случаев в газете, или посетитель паноптикума, находятся в безвыходном положении случайного прохожего, на глазах которого трамвай переехал человека» и последствия этого зрелища для него разрушительны. Балашов, по убеждению автора, и оказался разрушен натуралистическим эффектом, вызвавшим аффект:
«Он был обманут натуральнейшим, естественнейшим изображением ужасного случая и не смог вынести состояния безвольного и праздного свидетеля. Он разбил то безопасное невидимое стекло, которое отделяет нас от произведений искусства, и кинулся внутрь картины, как если бы она была действительностью».
В итоге же Волошин со своей стороны оказывается согласен с «запретителями» и цензорами тридцатилетней давности. Он писал о картине так: «Ей не место в Национальной картинной галерее, на которой продолжает воспитываться художественный вкус растущих поколений. …Заведующие Третьяковской галереей обязаны по крайней мере поместить эту картину в отдельную комнату с надписью: „Вход только для взрослых“».
Деморализованный Репин пытался ответить на эту критику — но не по существу, а по частностям: например, сообщив залу, что идея картины зародилась вовсе не на представлении «Риголетто», как считалось, а на концерте Римского-Корсакова, где исполнялась фантазия «Месть». Трудно, конечно, в подобной ситуации ждать от «обвиняемого» хладнокровной логики, но и в спокойном расположении духа автор вряд ли был готов сформулировать природу собственного замысла. Разве что — простодушно-легкомысленно, как в «Далеком близком»:
«В то время на всех выставках Европы, в большом количестве выставлялись кровавые картины. И я, заразившись, вероятно, этой кровавостью, по приезде домой сейчас же принялся за кровавую сцену: „Иван Грозный с сыном“ И картина крови имела большой успех» И. Е. Репин. Далекое близкое. М., 1960..
Впрочем, в феврале было уже ясно, что реставрационные усилия успешны и произведение будет жить, а общественное мнение всецело на стороне художника — еще 29 января Репин пишет Поликсене Стасовой: «Какой бенефис выпал на мою долю! Конца нет телеграммам, письмам со всех концов России!» И. Е. Репин и В. В. Стасов. Переписка, 1871–1906. Т. 3. М., 1948. Пресса, возмущенная диспутом в Политехническом, с невиданной силой обрушилась на Волошина, который сперва пытался оправдаться в «Письме в редакцию» «Утро России» от 16 февраля 1913 года., а позже посвятил анализу газетных откликов специальную главу в своей брошюре «О Репине»; глава именовалась «Психология лжи».
В итоге единственной подлинной жертвой этой истории оказался Егор Хруслов, хранитель Третьяковской галереи. Чувствуя свою ответственность за повреждение вверенной ему картины, он бросился под поезд и погиб. Стоит запомнить его имя.
10 признаков того, что перед вами картина передвижников
Охотники, кабаки, униженные и оскорбленные, а также другие «бедные люди»
12 признаков того, что перед вами импрессионистская картина
Фотографическое кадрирование, вид на город сверху, кафе и парки, скачки и паровозы
18 признаков того, что перед вами романтическая картина
Кораблекрушения, кудри, конец света и другие
11 признаков того, что перед вами картина маньеристов
Как отличить итальянскую живопись XVI века
11 признаков того, что перед вами картина (или фотография) сюрреалистов
Фантастические существа, пустынные пространства и абсурдные названия
Источники
микрорубрики
Ежедневные короткие материалы, которые мы выпускали последние три года
Архив
Иван Васильевич Грозный (1530–1584), царствовавший под именем Ивана IV, великий князь «всея Руси» (с 1533), первый русский царь (венчание состоялось в 1547). Созвал первый Земский (1549–1550) и Стоглавый (1551) соборы, покорил Казанское (1552) и Астраханское (1556) ханства. В его правление Ермаком была покорена Сибирь (1581). Вторая половина царствования омрачена опричниной и массовыми казнями. Темой картины стал эпизод из жизни Ивана Грозного, когда он в припадке гнева до смерти избил своего сына царевича Ивана. Репин не случайно указывает в названии картины точную дату, ее замысел возник под впечатлением современных художнику событий – убийства императора Александра II 1-го марта 1881 года и казней террористов. Репин писал: «Естественно было искать выхода наболевшему трагизму в истории… Чувства были перегружены ужасами современности…» Необычайного напряжения достигает психологический контраст героев, почти иконописно спокойного лица царевича и лица царя Ивана, с выкатившимися глазами, в брызгах крови. Красный цвет играет доминирующую роль в картине, он повсюду – от розового на рубахе царевича до глухого бордового на заднем плане. Живописная экспрессия картины исключительна для своего времени.
