Морской биолог александр семенов
морской биолог александр семенов
Александр Семёнов (Alexander Semenov) выпускник МГУ, морской биолог, и один из лучших в мире подводных фотографов. Победитель международных фотоконкурсов, в том числе таких, как National Geographic и «Золотая черепаха». Читает лекции, спикер TED, пишет книги о подводном мире и его обитателях.
Александр Семёнов родился 27 сентября 1985 г. В 2007 году закончил кафедру зоологии беспозвоночных МГУ, и стал работать на Беломорской биологической станции МГУ. Организует морские научные исследования ВВС (Россия), и всегда когда получается с большим удовольствием сам совершает погружения с фотокамерой
Александр Семёнов (Alexander Semenov) не только умеет великолепно снимать морских обитателей, но и как считает JuicyWorld.org умеет создавать отличные фотопейзажи.
Начав с позиции ассистента водолаза, Александр Семенов дошел до начальника водолазной службы Беломорской биологической станции МГУ и стал профессиональным подводным фотографом. Сегодня он занимается описательной биологией, участвует в международных экспедициях и съемках, выступает перед школьниками, а его работы публикуют National Geographic, Science, Smithsonian и другие издания. В новом выпуске регулярной рубрики TP Александр рассказывает, как он спасался от нападения осьминога, чем уникальны воды Белого моря и как из идеи романтичной кругосветки проект «Акватилис» превратился в экспедиции по всему миру.
Где учился: окончил биологический факультет МГУ в 2007 году.
Что изучает: подводный мир северных морей. Подводный фотограф, начальник водолазной службы Беломорской биологической станции МГУ. Развивает проект «Акватилис».
Мои родители — биологи. В восьмом классе я попал в биокласс гимназии №1543, где учат так, что даже с 13 тройками в аттестате я поступил на биофак МГУ с первого раза. Я выбрал кафедру зоологии позвоночных, чтобы изучать поведение осьминогов, и напросился в лабораторию к одному из лучших специалистов по головоногим — Вячеславу Александровичу Бизикову. Но он сказал, что поведение осьминогов — это довольно сложно. И давай-ка ты, студент, займешься кальмарами. У них как раз имеется замечательный неисследованный вестибулярный аппарат. И я ездил в экспедиции во Владивосток, на корабле выходил в море и ловил там ночами кальмаров. Романтика страшная! Катаясь по экспедициям и морям, я быстро осознал, что статьи, литобзоры и компьютерные статистические методы — это совсем не так интересно, как работа в море. Во время учебы я дважды проходил студенческую практику на Беломорской биостанции МГУ, и так мне там нравилось, что после университета я устроился туда работать. Но на самом деле это не столько по моей воле, сколько по удачному стечению обстоятельств. Дело в том, что после университета я собирался сходить в армию, чтобы освободиться от обязательств и спокойно думать, что дальше делать, и сказал об этом решении кому-то из старших товарищей. В ответ прозвучало: «Ты что, совсем дурак? Армия — не лучшее применение твоей голове». В общем, мне посоветовали аспирантуру, куда меня не брали — университет я окончил тоже с тройками. Но туда можно было устроиться с бумажкой с работы, на которой нужно было отпахать минимум год. Я попросился на станцию на этот год, очень бодро отработал весь летний сезон и осенью отправился в университет узнавать, как мне отложить призыв на время работы. В учетном столе милая женщина с улыбкой рассказала, что я попадаю под «закон о молодых специалистах», которые могут работать после окончания учебы в своем же учебном заведении, и это засчитывается за воинскую службу. С этой новостью я пришел к директору станции: «Тут такое дело: пока я у вас работаю, меня в армию не берут». Он засмеялся: «О, у нас есть крепостной». В общем, сейчас мне 31 год, и я уже 10 лет как работаю на ББС МГУ. А в аспирантуру я так и не пошел.
Расположение станции прекрасно тем, что она изолирована от поселков, там нет мощных океанических штормов, как на Баренцевом море, есть пресная вода — и все это на территории большого заказника, где нельзя охотиться и стрелять птиц. А еще туда нет дороги — можно добраться только морем или снегоходами зимой. Станция находится на самой границе полярного круга, летом здесь полярный день, и два-три месяца нет настоящей темноты вообще. С сентября понемногу темнеет, и над головой начинают показывать совершенно фантастическое северное сияние. Даже взрослые дяденьки и тетеньки, когда видят его впервые, иногда начинают орать дурными голосами и не понимают, что происходит. Мозг не способен переварить, что такое вообще реально. От по-настоящему мощного северного сияния у тебя потом коленочки трясутся от восторга — бывает и такое. С ноября-декабря наступает долгая зима, и к январю значительная часть моря покрывается льдом, который полностью сходит только в мае. Тогда-то и начинается новый полевой сезон.
Беломорская биологическая станция МГУ была основана в 1938 году. Ее задача — обеспечивать научную практику для студентов-биологов. В голодные 90-е годы один товарищ из ближайшей деревни срезал все электрические провода, ведущие к станции. Видимо, на металлолом. И станция 11 лет простояла без электричества и представляла собой печальное зрелище. Когда работаешь с микроскопом со свечой или заряжаешь ноутбук один час в сутки — это романтично, но непродуктивно. В 2005 году на станции появился новый директор — Цетлин Александр Борисович, который первой приоритетной задачей поставил проведение электричества. Ему и команде сотрудников это удалось, равно как и многое другое, и жизнь на станции стала восстанавливаться с безумной скоростью. Сейчас там работают студенты нескольких факультетов: не только биологи, но и географы, палеонтологи, геологи, биоинформатики и биофизики. Кто только не приезжает: специалисты из разных стран, профессора, аспиранты. Здесь проходят международные школы по самым разным дисциплинам. Наукой на станции теперь занимаются круглый год, а в сезон — круглые сутки, так как есть доступ к крутому оборудованию, на которое в Москве надо записываться в очередь за пару-тройку месяцев. Это конфокальный и сканирующий микроскопы, секвенатор, полностью оборудованные молекулярная и физиологическая лаборатории, проточные аквариумы. Я был на нескольких биологических станциях в разных частях света — например, на австралийской станции на Большом Барьерном рифе. И она прекрасна по всем фронтам, но там максимальная нагрузка — это 40 человек, которые могут более-менее одновременно работать. А на нашей это 200–250 человек, причем мы находимся в куда более суровых климатических условиях, чем райский остров в Австралии. Нам, конечно, еще есть куда развиваться. Нужно сделать нормальную канализацию, построить мусоросжигающий заводик, обновить флот, привести в чувство весь жилой фонд. Но станция тем не менее уже более чем комфортна для жизни.
Когда я стал начальником водолазной службы, мы насобирали денег и своими силами построили там новый водолазный дом вместо старого, вросшего на треть в землю сарая, который сколотили 40 лет назад со словами «На следующий год что-нибудь нормальное сделаем!». Теперь у нас большой рабоче-тусовочный дом на два этажа и шесть-семь мест с собственным вайфаем, теплым складом, душем и музыкой. Из ребят, которые были студентами и аспирантами, собралась очень классная водолазная команда. С ними можно хоть на край света, чем я, собственно, и пользуюсь — мы вместе ездим в экспедиции «Акватилиса», снимаем фильмы, делаем книги и занимаемся проектами вне биостанции.
Начав работать на станции как водолаз, я вытаскивал из-под воды всяких красивых беспозвоночных и тащил их в лабораторию, чтобы сделать несколько фотографий своей первой, только появившейся у меня камерой. Получалось так себе, конечно, но потихоньку я наловчился фотографировать, а через год нам удалось приобрести уже полноценный комплект для подводных съемок: новую камеру, герметичный бокс, вспышки, провода, — все необходимое, чтобы начать снимать животных уже в естественной среде обитания. Подводная фотография открыла целую кучу возможностей — к примеру, съемку нежных мягкотелых существ, которых попросту нельзя изучать в аквариуме, поскольку даже от одного неловкого прикосновения они могут превратиться в комок соплей. Гребневики, сифонофоры, сальпы, медузы и всякие прочие желетелые ребята из бесконечной водной толщи эволюционно не приспособлены сталкиваться со стенками. Если в природе они встречают на пути какой-нибудь корабль или риф, это в большинстве случаев последняя встреча в их жизни. Оказавшись в их естественной среде обитания с камерой в руках, ты можешь заснять все — от их появления на свет до смерти в цепких лапках каких-нибудь рачков. Словом, все стадии их жизни: рост и развитие, охоту, питание, размножение, взаимодействие с другими организмами. Когда у меня накопился приличный архив фотографий и историй из-под воды, я стал показывать эти фотографии в интернете, снабжая их интересными рассказами или короткими наблюдениями. Довольно быстро я понял, что это интересно очень многим и что ниша подобного «современного натурализма» практически свободна.
Современная наука очень сильно шагнула вперед в последние годы. Пару веков назад ученые-натуралисты наблюдали за окружающей их жизнью, зарисовывали внешний вид или какие-то процессы, описывая все в литературно-художественной форме. Сейчас такой наблюдательной биологии практически не осталось. У нас есть молекулярная биология, GenBank, флуоресцентное окрашивание нужной системы органов, SEM и еще 222 крутейших способа изучить животное вдоль и поперек, но за всеми этими серьезными научными методами ценность банального жизнеописания как-то растворилась. То, чем я стараюсь заниматься, — это наблюдательно-описательная биология, как у натуралистов прошлого, но на принципиально другом техническом и визуальном уровне. Сейчас даже не с самой топовой камерой ты можешь снять участок дна размером со спичечный коробок, а потом растянуть его на мониторе и разглядывать существ размером меньше миллиметра. Собственно, я нередко вижу на фотографиях отдельные клетки в щупальцах медуз или другие крохотные детали — абсолютная фантастика! Как будто с микроскопом ныряешь. Нередко бывает и такое, что в энциклопедиях или научных книгах описания животных на протяжении последних нескольких десятков лет так и кочуют неизменными из одного издания в другое. «Эта улитка живет там-то, питается тем-то, ползает вот так». Ты ныряешь, видишь эту самую улитку, про которую все уже вроде как давно известно и в книгу занесено, и понимаешь, что живет она немного не так, выглядит не совсем так, питается не только падалью, но еще и хищничает. Получается, что в книге уже лет 20–50–100 устаревшая, а то и в корне неверная информация. И если ты можешь описать и рассказать, как все на самом деле происходит, подкрепив свои слова фотографиями или видео, то это уже отличный повод для публикации и самая что ни на есть настоящая наука. В конце 2016 года вышла моя первая книга «Волшебный мир холодных морей» с огромным количеством фотографий и историй про животных, за которыми я годами наблюдал, работая в холодных водах Белого, Охотского и Японского морей, а также в северной части Тихого океана, в районе Камчатки.
В Белом море, например, есть такой удивительный процесс, как массовый «вылет» морских ангелов (Clione limacina). Морской ангел — это красивый крылоногий моллюск, который когда-то давным-давно имел общего предка с привычными всем садовыми улитками. Но этому древнему предку в какой-то момент надоело ползать, и он захотел летать. Эволюция сказала «Окей!» — разделила широкую ползательную ногу моллюска на два мускулистых крыла, которыми он научился отлично махать и элегантно плавать в толще воды. Это фантастически красивый зверь, и он невероятно популярен в Японии, где считается одним из символов моря. Его образ используется производителями покемонов и мягких игрушек, ангелов держат в аквариумах и любуются их «полетом» с не меньшим удовольствием, чем цветением сакуры. Так вот, когда морские ангелы появляются в планктоне, их через некоторое время становится так много, что море превращается в настоящий суп из ангелов и морских чертиков — других крылоногих моллюсков, которые являются единственной едой морских ангелов. Когда ангел охотится, его голова раскрывается на две части, из ее половин выдвигаются шесть здоровенных крючьев — буккальных конусов, которые работают как ловчие щупальца. Морской ангел становится похож на монстра, с бешеной скоростью размахивающего крыльями в попытках поймать добычу. Настоящая сцена из фантастического ужастика. Охота морских ангелов — это одна из вещей, которую стоит увидеть в жизни хоть раз, хотя длится она всего секунды полторы-две. Мы научились кормить их морскими чертями из пипетки прямо под водой и засняли этот процесс для фильм «Арктика: Зазеркалье», который в этом мае уже должен выйти в эфир на телеканале «Моя планета». Сейчас снимаем уже следующий фильм с международной командой: режиссером из Шотландии, еще одним заводным парнем из Голливуда и с продюсерами из Англии. Это, правда, будет фильм не про животных, а научно-популярная документальная драма с элементами научной фантастики — про водолазов и глобальный океанический интеллект. В 2018-м надеемся все закончить. В этом году мы попутно начинаем работу еще над двумя большими кинопроектами — про Новую Землю и про Средиземное море.
Практически все научно-популярные, съемочные и образовательные активности, которые сейчас есть у меня и моей команды, делаются в рамках проекта «Акватилис». Это мой проект мечты, который романтично начался три года назад. Мне позвонил знакомый и сказал, что у него есть отличная стальная яхта, которую нужно немного отремонтировать — и можно выдвигаться в плавание. «Не хочешь пойти со мной в кругосветку?» Я ответил, что с радостью, но просто так кататься — это не для меня. Вспомнив о «Подводной одиссее команды Кусто», которую я смотрел в детстве по телевизору, я подумал: «Что, если мы так же будем с борта собственного судна рассказывать людям о подводном мире?» Спустя пару недель шальная мысль переросла в план масштабного трехлетнего кругосветного плавания с поддержкой крупнейших ученых, с научными задачами и съемками передачи в стиле все той же «Одиссеи». На бумаге и тем более в моей голове это все выглядело просто потрясающе! Но расчетная стоимость такого проекта оказалось нереально высокой: длительная экспедиция на шесть-восемь человек на парусной яхте со всем необходимым — это порядка 3 миллионов долларов. Сумма совершенно неподъемная для проекта, который только начинает свою жизнь. Мы решили действовать поэтапно: найти для начала денег на ремонт яхты, потом заручиться поддержкой партнеров, которые смогут обеспечить нас оборудованием, и, главное, найти финансовых спонсоров. Чтобы отремонтировать яхту, мы запустили краудфандинговые кампании в России и за рубежом, насобирали порядка 100 тысяч долларов, но, обладая довольно скудным опытом в планировании бюджета, провалились. Деньги ушли на оплату расходов на яхту, комиссии, красивый сайт, зарплату членам команды, которые побросали ради эпичного проекта свои работы, и производство мерча, который мы наобещали в качестве вознаграждений на краудфандинговых площадках. Параллельно случился кризис, и одна очень крупная и известная американская компания, которая собиралась нас поддержать, в итоге отказала. Энтузиазм поугас, команда частично разбежалась, капитан вместе с яхтой тоже катапультировались из проекта. Мы оказались в самом начале пути — только без яхты и с долгами.
Я решил, что моя родная биостанция на Белом море может быть отличной базой для начала. Там есть моя водолазная команда и вся инфраструктура, камеры и другое необходимое для съемок оборудование. Можно ведь использовать пока то, что у нас уже есть! Стали учиться снимать, получили грант Русского географического общества, сняли за полтора года два фильма, съездили в несколько экспедиций в Италию на Средиземное море, откуда мы планировали начать нашу кругосветку. В этом сентябре поедем туда уже в четвертый раз на большие съемки — причем при полной поддержке итальянской стороны. В прошлом году я получил предложение о сотрудничестве от «Газпрома» — это как раз наша книга про холодные моря. Компания Nikon спонсировала нас камерами, австрийская Subal — подводными боксами, финская Ursuit — сухими водолазными костюмами. В этом году мы будем снимать видео на новые крутейшие 4K-камеры Panasonic. В общем, потихоньку все завертелось, и сейчас у нас количество предложений и возможностей уже немного превышает количество свободного времени.
Сейчас «Акватилис» — это такой небольшой кракен, который растет и потихоньку начинает опираться на несколько ног сразу. Это производство фильмов и съемка уникального контента для крупных телекомпаний, уникальные в своем роде книги, научно-популярные лекции и уроки в школах плюс университетский курс лекций, который мы сейчас разрабатываем, сотрудничество с научным сообществом и музеями по всему миру. В экспедиционных планах у нас пока намечена Новая Земля, Баренцево море, Японское море и Курильские острова. «Акватилис» вырос из романтичной идеи о кругосветке под парусом в чуть более приземленную, но абсолютно реальную и безумно интересную работу.
Когда ныряешь в местах, где работаешь не один месяц или даже не один год, ты словно идешь в гости к знакомым — тебе известен каждый камень и каждая крохотная зверюшка. У себя на Белом море я уже давно ныряю без компаса, потому что знаю, где там что, где какой склон, как зовут каждое животное и что оно любит на завтрак. Погружаясь в новых местах, важно следить за всем: оборудованием, воздухом, глубиной, течениями и окружающей обстановкой; за ежами, в конце концов, которые копошатся под ногами. Иногда встречи в подводном мире бывают совсем неожиданными. Был мой первый водолазный выезд на Японское море. Я сижу под водой, фотографирую симпатичную морскую звездочку, болтаю ластами для поддержания равновесия, как вдруг у меня одна нога тяжелеет и перестает двигаться. Я думаю: «Что за ерунда?» Смотрю вниз, а по ноге лезет 3,5-метровый осьминог, причем на глазах краснеет, раздувает мантию, бугрится. Несмотря на свою университетскую любовь к осьминогам, я начал бить его по голове свободной ногой и очередным точным пинком сбросил вниз. Когда испуг прошел, я понял, что момент упускать нельзя: нужно сфотографировать этого наглеца! Я начал перенастраивать камеру и свет, одновременно делая большой круг, как мне навстречу подоспел мой бадди — напарник по дайвингу. Он принялся жестами показывать, что вон на той скале осьминог — большой и красивый, как ты хотел (до этого я никогда осьминогов не видел). Я попытался объяснить, что уже с ним познакомился, но бадди меня не понял. И вот он подплывает к осьминогу, а тот, вместо того чтобы сбежать в ближайшую расщелину между камнями, прыгает на напарника и обвивает его щупальцами. Передо мной картина: водолазные запчасти торчат из одного большого и широкого осьминога. Ласты и баллон есть, а человека нет. К счастью, парень был с Дальнего Востока и с осьминогами сталкивался не раз — ловко схватил того за щупальца и оторвал от себя. Только в этот момент я успел сделать кадр на память.
Все погружения и глубоководные исследования похожи на протыкание гигантского стога сена очень тонкой и короткой спицей, где спица — это водолаз. Если спица чуть подлиннее, это может быть подводный управляемый робот, ныряющий в огромный голубой шар, под завязку набитый жизнью. Попробуйте вообразить, сколько нужно времени, чтобы пройти по всей известной нам суше пешком. При этом найти, собрать и изучить все живое, что встретится вам на пути. Это займет несколько жизней, даже если ходить огромной командой. Океан занимает 71% поверхности планеты, причем жизнь распределена во всем его объеме, а не только на поверхности. Все подводные погружения, которые на сегодняшний день совершены, — это ничтожно мало. Описано чуть больше 236 тысяч видов морских организмов. По прикидкам ученых, это примерно 5–10% от общего количества видов, обитающих в океане. Это означает, что где-то в глубинах тусуется еще порядка 2–3 миллионов видов, которых никто никогда не видел. Совсем. Мы даже не знаем, как они выглядят!
Когда начинаешь задумываться, что прямо сейчас кто-то нашел новый вид, а через 20 минут — кто-то где-то еще один, это заставляет сердце биться чаще. Возможность быть первооткрывателем мотивирует работать и искать возможности погружаться в новых необычных местах.
А на самом деле я просто очень люблю море.
Фотографии предоставлены Александром Семеновым.
